Я еще несколько раз перечитал нашу короткую переписку, словно в ней содержалось зашифрованное послание, которое мне следует немедленно разгадать. Я пробегал взглядом по машинописным строчкам, одинаковым и моноширинным не только по своей природе, но и по своей неодушевленности. Мне приходилось воображать, с какой интонацией Ева произнесла бы ту или иную фразу, как, должно быть, нахмурилась, пытаясь связать факты из моей частной жизни, разбросанные по страничке в социальной сети, в одно целое. Как неуловимо и в то же время явственно блеснули ее глаза, когда я принялся развенчивать мифы обо мне, сочиненные ею самой. То ли от облегчения, то ли от разочарования в своей ошибке – мол, могла же копнуть чуть поглубже. Как бы то ни было, как бы ни пытался я мысленно воспроизвести эту беседу в реальном действии, мне только сильнее хотелось приблизить день нашей новой встречи. То ли потому, что мне хотелось проверить, насколько воссоздаваемый усилиями моего ума образ Евы соответствует действительному, то ли потому, что я хотел почувствовать что-то давно забытое и оттого справедливо воспринимаемое мной как новое. Две ночи и один утомительный день показалось мне непримиримо долго. С другой стороны, этот ненужный, пустой, бесполезный, в конце концов вредный, на первый взгляд, день на самом деле может быть не так уж плох и невыносим. Я могу загрузить себя делами так, что не останется возможности для пассивного мечтательства и археологических раскопок в руинах своего внутреннего мира – пусть он еще немного побудет Гипербореей, Атлантидой, Помпеями, Троей и иже с ними. Стрелки часов при таком раскладе иллюзорно ускорятся, и я сделаю работу на день вперед, чтобы послезавтра с наиспокойнейшей совестью прогулять работу.
С таким клубком, спутанным из кашемировых воспоминаний и планов на день грядущий, в мыслях я наконец выключил ноутбук и вернулся на разложенный диван, хранящий в своей мягкой темно-синей обивке частицы прошлого, настоящего, будущего и несуществующего. Иначе как объяснить ту бурную мысленную деятельность, возникающую в уме, стоит только прислониться к нему всем телом? Едва я закрыл глаза и начал ощущать, как темнота и пространство, растворенное в ней, сгущается надо мной, моя память вдруг включила аварийную сигнализацию. Я забыл кое-какое обстоятельство, рискующее отравить не только разворачивающийся день, но и все мое дальнейшее существование. Я забыл, что завтра, то есть, вообще говоря, уже сегодня приедет Марина. Я уже слышу это прежде молча выстраданное, долго мариновавшееся в котле различных эмоций «что происходит между нами?», слетающее с обкусанных губ внезапно и резко. Это приносит нам обоим сиюминутное облегчение – мы оба ждали этого вопроса и в то же время боялись его. Поэтому следом за облегчением приходит новое сомнение, новый страх, новый груз – ожидание ответа. Я должен буду что-то ответить, что-то подобное самому вопросу, что-то, что тоже позволит облегченно вздохнуть. Размышляя теперь над тем, как я буду объяснять Марине, что наши с ней отношения давно зашли в тупик, я незаметно для самого себя причалил к царству Морфея. Мне снился долгий странный сон, в котором я будто бы пытался найти выход из лабиринта, где выбор поворота направо или налево становился для меня невероятно трудной задачей – казалось, я путал стороны, ходил кругами несколько раз кряду и, наконец, спустя вечность, изможденный титаническими усилиями, услышал звук, доносящийся из выхода. Я устремился к нему, по нарастающей громкости делая вывод, что конец мучений совсем близко, и… проснулся. Рядом звенел и мерцал всеми цветами радуги мобильный телефон. Я не глядя нащупал его и поднес к лицу. Потребовалось несколько секунд, чтобы включить мозг и суметь прочитать сообщения на экране, сплывающиеся в одну единую светящуюся массу. Привыкнув к свету, я увидел несколько пропущенных звонков от Марины и одно СМС от нее же. Машинально взглянул на экранные часы – без пяти восемь, вряд ли она примчалась сюда ни свет ни заря. Действительно, в эсэмэске говорилось о том, что сегодня она приехать не сможет. Кажется, что-то на работе. А может быть и нет – я не заострил свое внимание на причине. Стало даже немного не по себе оттого, насколько мне это безразлично. Я почувствовал себя последним подлецом. Еще и потому, что преспокойно собрался чуть ли не на свидание с другой девушкой. А почему, собственно, чуть ли не!? Нужно сказать – я преспокойно собрался пригласить на свидание другую девушку. Надеялся, что я быстренько решу злободневные рабочие моменты, что мы с Мариной быстренько признаемся, что продолжения у нашего с ней «мы» быть не может, я стану свободным как северный ветер и из всех возможных четырех сторон выберу то, которая ведет к Еве. На самом же деле я был на грани нового фиаско на работе, а Марина не горела желанием разбивать «мы» на «я» и «ты». Я посмотрел правде в глаза, сверкающие безжалостностью. Что ж, по крайней мере мой первоначальный план на сегодняшний день имеет право на существование. Буду работать, чтобы хотя бы в этой стезе не получить второго провала подряд. Достаточно того, как с меня фигурально сдирали шкуру за этого мерзавца Кречетова и его идиотский проект.
В течение всего дня я намеренно не заходил в «Вконтакте», чтобы не провоцировать самого себя написать Еве. Я порывался рассказать ей, что все вовсе не так просто и легко, как я полагал. Но здравый смысл, следует отдать ему должное, вовремя остановил меня. Я взял себя в руки и оставшуюся половину дня провел так, как проводил до того случая в кафе уже несколько лет. На какое-то время удалось убедить себя в том, что ничего не изменилось. Я беспринципно обманывал самого себя.
Колокольчик доброжелательно дзынькнул, впуская меня в уютный книжный мирок. Мое вчерашнее беспокойство, должно быть, смыло дождем, потому что я чувствовал себя так, словно намереваюсь совершить самое благое дело из всех благих дел в этом мире. Возможно, в какой-то мере так оно и было. Невольно глубоко внутри я надеялся услышать шум падающих с полок книг. В этом было что-то невероятно милое, и привлекательность этого момента была понятна, пожалуй, только мне. Я только сейчас сам понял, что именно означали мои слова «я сам найду тебя». Ведь это даже несколько абсурдно – искать Еву не имеет смысла, я знаю как минимум два места, где она может быть. Так вот истинное значение этих слов, до сих пор скрытое даже от самого меня, относится к совсем другой области. Я пообещал найти ее в самом себе.
- Привет, - непринужденно произнес я после короткого молчания, которое я провел стоя за спиной у Евы и наблюдая за тем, что она делает.
Надо сказать, пришел я не с пустыми руками. Как приличествует случаю и как положено по законам классической романтики, я пришел с букетом. Из разноцветных фломастеров.

Я был отчасти рад, а отчасти нещадно зол на себя за то, что внимал навязчивым увещеваниям рассудка в ущерб подсказкам сердца. Практически всегда, сколько себя помню. Вот и вчера, возвращаясь из офиса нашей конторки еще совсем не поздним вечером, я боролся с мучительным желанием «случайно» пропустить поворот в свой двор и поехать вниз по проспекту, бросить машину где-нибудь на обочине и пройти оставшуюся часть пути пешком, оставляя свою тень позади себя скользить мимо знакомых, манящих яркостью, но совершенно безынтересных мне вывесок, до тех пор, пока в отблесках неоновых огней не станет различима уютная терраска «Пикника». Я не знаю, зашел бы я внутрь или стал бы инкогнито высматривать сквозь вымытое до зеркального блеска стекло кафе силуэт Евы, балансирующей от столика к столику. Не то чтобы я робел подойти к ней – напротив, решительность во мне била ключом – просто хотелось понаблюдать за ней со стороны, быть созерцателем ее жизни, ее сути. Я бы смотрел на нее беспристрастно, без оценки, как смотрят на то, что априори положительно и красиво. При всем желании я все же пренебрег им и повернул на нужную улицу и отправился к родителям и племяннице. Заезжать к ним после работы как минимум дважды в неделю стало для меня своеобразным ритуалом, столь же обязательным, сколько сама работа. И пусть родители еще совсем не беспомощные старики, а мама и вовсе человек с завидными энергетическими ресурсами, я не мог не помогать им. Только Кирилл не выносит моего присутствия в их квартире и в жизни в целом, хотя я по-прежнему для него первый, к кому он обращается в случае финансовых затруднений, ставших его образом жизни. И первый же, на кого летят все щепки и чей огород завален камнями. Я давно смирился с этим и искренне жалею брата, несмотря на то, что подчас он просто невыносим и, вообще говоря, сам по себе хорошая свинья.
Я пробыл с мамой, папой и Лизонькой часов до восьми. Кирилла, к счастью, не было дома, и это было очень даже предсказуемо. Я бы, напротив, удивился застать его в квартире. Не было сомнений, что в это время он предавался где-нибудь возлияниям, «забыв о мире и его обманах». Мы все глубоко вздохнули, когда в воздухе повисло его имя, и этим выразили больше, чем могли бы при помощи слов. Мама не упустила возможности осторожно поинтересоваться, скоро ли я намерен жениться на Марине. Едва ли не впервые за этот день я вспомнил, что я не очень свободен и имею кое-какие обязательства перед человеком, отношения с которым мне опостылели. Конечно, жениться я еще не обещал и вообще всячески избегал говорить и даже думать на эту тему, но в этот раз, как говорится, меня прижали к стене и спросили напрямик. Хорошо, что мама сделала это прежде самой Марины. Я не сразу нашел, что ответить. Вернее, я совершенно точно знал, что сказать, но не ведал – как. Почему-то хотелось рассказать лучше о Еве, о том, что приключилось в июне, как я неожиданно встретил ее в книжном магазине, а потом мы раскрашивали черепашек и что я должен научиться определять пол оных, а завтра снова намерен наведаться к ней и… Словом, мои мысли были слишком, непримиримо далеко от Марины. Мама, конечно, это почувствовала своим материнским и по совместительству женским, чутким сердцем. Ситуацию спас отец, вставив добродушно-ироничный комментарий – «у этих женщин всегда одно на уме – как бы нас поскорее охомутать штампом в паспорте». Она сделала вид, что обиделась, а он понимающе похлопал меня по плечу.
Я вышел из подъезда на свежий вечерний воздух с ощущением воспрявшего духа и с удовольствием отметил про себя, что до дня «икс» осталось совсем немного времени – кусочек вечера и всего-лишь какая-то ночь. И тут я вдруг придумал, что преподнести Еве в качестве презента. Я быстро глянул на наручные часы и понял, что следует поторопиться, чтобы успеть до закрытия магазина. Даже не представляю, что подумала девушка-продавец, когда я влетел в магазин и попросил двадцать четыре разноцветных фломастера – да получше, поярче и с колпачками поинтереснее. Как никогда довольный своим приобретением, словно отхватил самый красивый и дорогой букет, я с необъяснимым предвкушением вернулся домой.
И сейчас, стоя со своим «букетом» в руках, я не чувствовал себя сумасшедшим – для Евы и только для нее эти «цветы» значат много больше, чем самые благородные розы и лилии.
- Конечно, тебе, - произнес я сквозь улыбку. Меня самого распирало от неведомой радости. Подобный восторг я испытывал разве что в детстве, сидя на коленях у Деда Мороза. Я совершенно не думал о том, что будет после. И будет ли – или она поблагодарит меня и продолжит работать, а через время вовсе забудет, откуда взялись эти фломастеры, а может быть, когда-то они, уже неспособные выводить цветные линии на бумаге, будут заброшены на антресоли как память о былых увлечениях.
- Чтобы иметь счастье лицезреть Вашу улыбку, разумеется, - я моментально подхватил ее игривое настроение и неожиданно для себя ответил в манере какого-нибудь неизлечимого романтика Дон Кихота, - Судя по тому, что мне это удалось, я не ошибся в выборе.
Тут только до меня дошло, что я снова отвлекаю Еву от работы и что заметь нас сейчас главный менеджер, она бы вряд ли поверила, что Ева помогает мне с выбором книги. Выходило, что я вторично могу стать причиной ее неприятностей.
- Я, наверное, не вовремя, надо было дождаться конца твоей смены, - сказал я с видом сердечного раскаяния, - Так что, если я мешаю тебе работать, ты можешь с чистой совестью меня прогнать. И мысленно добавил: «Но знай, что я все равно вернусь!». Произнести это вслух я не мог – вдруг напугаю своей настойчивостью, которая была непривычна и для меня самого.

Похоже, я, так сказать, взял довольно высокую ноту и выразился хоть и честно, но слишком поэтично и патетично.  Нельзя было не заметить, что мой приторно медовый ответ смутил Еву, но я не почувствовал никакой неловкости – наоборот, словно олицетворял собой саму невозмутимость. Наверное, это особенность людей моего типа – будучи замкнутыми и обычно пресными, тихими, в определенные моменты мы впадаем в эмоциональную крайность, обнажая все свои чувства. Интересно и то, насколько зеркальна реакция Евы: яркая, громкая, открытая и непосредственная, сейчас она на мгновение свернула листочки, как застенчивая мимоза. Я чувствую себя комфортно в подобных мимолетных картинах, освобождающих от необходимости думать о том, хорошо или дурно происходящее, уместно то или иное слово, от обязанности руководствовать правилами и давать оценку своим действиям. Ты просто живешь здесь и сейчас, в этот самый момент, и неважно, что скажут другие, что подумаешь ты сам через время, призывая на память этот эпизод. Чем бы ни был обусловлен мой порыв, я благодарен Еве за то, что рядом с ней могу чувствовать, что живу, а не просто существую. Мы существуем, когда мыслим, но живем только тогда, когда чувствуем.
- Я рад, что тебе понравилось, - произнес я просто и без лукавства, мне действительно было приятно порадовать Еву. И видеть ее улыбку, украшающую и без того от природы красивое лицо, тоже.
Я не сразу среагировал, когда расстояние между нами стремительно стало уменьшаться. Стоял как вкопанный с этими фломастерами, зажатыми в ладони, словно ждал чего-то. Одно мгновение – и я ощутил, как что-то мягкое и теплое коснулось моей кожи. Фломастеры мелькнули разноцветными всполохами в воздухе, и Ева скрылась за стеллажом, будто нимфа за ивой, оставив меня осознавать случившееся. Возможно, моя чувствительность есть результат гипертрофированного материнского внимания и заботы, и я, будучи двадцатисемилетним мужиком, не должен вести себя как подросток, впервые влюбившийся в девчонку со своего двора. Вдруг все это показалось мне каким-то неестественным, случайным. По-хорошему, следовало прежде по-нормальному завершить отношения с Мариной, затем признаться самому себе, что я чувствую к Еве, а не бежать по первому голосу сердца с этими фломастерами. До чего, должно быть, глупо смотрится все это со стороны. Почему-то это пришло мне в голову слишком поздно.
Ева вернулась так быстро, что я не успел закончить свой разбор полетов. Она вложила в мои руки нечто, что я идентифицировал как книгу, которую Ева обещала мне одолжить на почитать. Я достал книгу из шуршащего пакета и обнаружил произведение некоего Дэниела Киза с легким названием «Цветы для Элджернона». Вот только сюжет отнюдь не столь предсказуем и мягок. Я был наслышан о романе и даже видел две экранизации, но первоисточника, к счастью, не успел прочитать. К счастью – потому что мне не придется разочаровывать Еву.
- Спасибо. А вот и нет, это как раз тот случай, когда книгу я не читал, хотя знаком с киноадаптацией, - я улыбнулся и положил книгу обратно в пакет, - Кстати, советую на досуге посмотреть японский мини-сериал по мотивам этой книги, довольно интересно и необычно.
Повисло короткое молчание, в течение которого мы просто смотрели друг на друга, и каждый думал о своем, но в то же время об одном и том же. Не о книге и не о фильме. Не о работе, не о другой жизни, за порогом магазина и вне досягаемости звона дверного колокольчика.
В поле моего бокового зрения появился человек, ищущим взглядом скользящий по книжным полкам, и пришлось вернуться в реальность.
- Похоже, вон тот господин, - я указал на старичка с огромными очками, которые сползли на самый кончик его орлиного носа, - отчаянно нуждается в твоей помощи. Мне бы не хотелось на самом деле стать причиной нагоняя от начальства, так что… В общем, что ты скажешь, если я приглашу тебя куда-нибудь сегодня вечером?
Куда я собрался приглашать Еву, я еще не придумал. Определенно это должно быть что-то столь же необычное, как букет из фломастеров. Если уж идти против системы и совершать глупости, до конца. К тому же я уже понял, что верный подход к столь удивительной девушке должен быть тоже удивительным.